ЗАПИСКИ АМАТЕРА

* * *

Визитная карточка нижегородского фотографа и художника Андрея Осиповича Карелина (1837-1906 гг.) из альбома его фотографий написана "по всем правилам литературы". В духе традиционного русского романа задана "иерархия ценностей": само за себя говорящее "свободный художник" благородно опережает при определении статуса Карелина "фотографа Императорской Академии Художеств". По-футуристски разношрифтовая печать - для всех, без исключения, строк на визитной карточке. И последнее: незаконченный роман английского писателя Лоренса Стерна "Сентиментальное путешествие по Франции и Италии" обрывается приблизительно на  100-й странице словами: "Так что, когда я протянул руку, я схватил fill de chambre за...". "Незаконченный роман" Карелина обрывается вместе с последней строкой визитной карточки: "Н. Новгород, угол Варварки и Малой Печерни..."

 

 

* * *

К Пушкину почти во все времена относились с пиететом. Так, получив в 1888 году литературную премию имени А. С. Пушкина, Чехов недоумевал: "Это, должно быть, за то, что я раков ловил". Будь это какая-нибудь другая премия, я бы еще, может, и согласился с Чеховым. А то можно подумать, тех же самых раков Пушкин не ловил.

 

 

* * *

Из прочитанного за последнее время больше всего запомнилась краткая биография французской писательницы Жорж Санд, написанная ее соотечественником Ги Бретоном.

Довольно скоро разочаровавшись в супружеской жизни, молодая француженка начала искать настоящую любовь "на стороне". В числе ее любовников в разные годы были: старый друг детства Стефан Ажассон, молодой писатель Жюль Сандо, актриса парижского театра Мари Дорваль (бывшая одновременно любовницей Альфреда де Виньи), Проспер Мериме, Альфред де Мюссе, адвокат из Берри Мишель де Бурж, выдающийся польский пианист Фридерик Шопен. После разрыва с Шопеном Жорж Санд состояла в связи с множеством других, не столь знаменитых любовников и, наконец, с Александром Монсо, прожившим с ней около тринадцати лет. Примечательно, что ровно столько же он терпеливо переносил многочисленные измены своей неугомонной подруги. Однако самые пикантные подробности из явно состоявшейся интимной жизни Жорж Санд в следующем: одно время фаворитом у неистово-темпераментной француженки был безногий калека, которого в известный момент ей приходилось почти-что держать у себя на руках.

 

 

* * *

В биографии известного французского писателя Оноре де Бальзака есть следующий примечательный факт: в молодости еще не состоявшемуся автору "Блеска и нищеты куртизанок", "Гобсека" и "Шагреневой кожи" был предоставлен скромный, но достаточный для жизни родительский пансион в размере полутора тысяч франков в год. С одним условием: по истечении двух лет у родителей Оноре де Бальзака не должно было остаться никаких сомнений в отношении выдающихся литературных способностей их сына-писателя. Но, как оказалось, возможность вести такую вольготную жизнь не пошла начинающему писателю на пользу. В 22-летнем возрасте у Оноре де Бальзака завязался длительный роман с женщиной (мадам де Берни), которая была на 23 года старше его самого и, кроме того, имела семерых детей и одну внучку.

В отличие от Оноре де Бальзака, выбор писательской стези Эдгаром Алланом По повлек за собой долгую и почти безуспешную тяжбу с его же собственным опекуном - Джоном Алланом. Последний, будучи владельцем огромного капитала, систематически отказывал приемному сыну в любых, даже самых малых денежных вспомоществованиях. Все это, однако, не помешало Эдгару По жениться на Вирджинии Клемм, которой в ту пору не было и четырнадцати лет. А после смерти жены, уже в сорокалетнем возрасте, По изливал свои нежные чувства в письмах одновременно двум женщинам - Энни Ричмонд и Саре Хелен Уитмен. Обе эти обворожительные американки были моложе самого Эдгара По приблизительно на десять лет каждая. Одна из них только по чистой случайности не стала носить фамилию знаменитого ныне поэта и прозаика.

Мораль? Что ни говори, а писателя с самого детства стоило бы держать в "черном теле".

 

 

* * *

Объявление (по мотивам произведений Игоря Померанцева):

Меняю: английское детство (графские развалины, школьная команда по регби, лондонский Музей Детства, стрижка под Элвиса) на детство, проведенное в России (велосипед "Орленок", школа с продленкой, содовая розочка пирожного в Чите в 1951г.).

Звонить: 973-06-40.

 

 

* * *

В одной из дневниковых записей братья де Гонкур пишут: "Видеть мужчин, женщин, салоны, улицы. Всегда изучать жизнь существ и вещей; подальше от печатного текста - вот каким должно быть чтение современного писателя". Иначе говоря, состоятельность любого автора зависела для двух французских писателей от умения наблюдать и анализировать явления окружающей жизни.

Но всегда ли братья Эдмон и Жюль де Гонкур следовали этой, собственноручно выведенной писательской заповеди? Вот что написали авторы "Дневника" по случаю посещения ими так называемого "амфитеатра" (то есть морга) в одной из парижских больниц: "Неведомое, заключающееся в том, что мы должны были увидеть, ужас перед зрелищем, которое, мы знали, разорвет нам сердце, поиски этого тела среди других тел, изучение и опознание этого бедного лица, конечно, изуродованного, все это превратило нас в трусливых детей. Мы уже теряли силы, теряли волю, дошли до предела нервного напряжения, и, когда дверь отворилась, мы сказали: "Мы пошлем кого-нибудь вместо себя", - и сбежали!"

 

 

* * *

Лучшим продолжением романа "Бедные люди" могли бы стать письма самого автора. Так, в разные годы обращаясь к А. П. Сусловой (впоследствии - жене В. В. Розанова), Достоевский писал: "Дела мои мерзки до nec plus ultra; далее идти нельзя"; "Продолжаю не обедать и живу утренним и вечерним чаем вот уже третий день - и странно: мне вовсе не так хочется есть"; "Я, впрочем, каждый день в три часа ухожу из отеля и прихожу в шесть часов, чтоб не подать виду, что я совсем не обедаю" и, наконец, последнее: "О себе и думать не хочется; сижу и все читаю, чтобы движением не возбудить в себе аппетита".

 

 

* * *

Насколько эффективной может оказаться реклама одной из московских типографий? В качестве новой полиграфической услуги   предлагается  "вышивание крестиком портретов любимых".

 

 

* * *

В одной из передач радио "Свобода" Евгений Евтушенко, как составитель антологии русской поэзии XX века, заявил: работа над книгой помогла ему изменить отношение к почти забытым стихам Ярослава Смелякова. По словам участника радиопередачи, названный поэт превзошел в своем творчестве Николая Гумилева. Однако, чем Евтушенко мотивировал это утверждение? Будучи профессиональным литератором, он подсчитал: Ярослав Смеляков за всю свою жизнь написал 18 "шедевров", а Николай Гумилев - только 16.

 

 

* * *

Перед тем как поступить на филфак университета, мне довелось целых два года проучиться на механика в Водном институте. Когда пришло время бросить его и у меня интересовались о причине ухода, я отвечал: собираюсь стать литератором. При этом мой новый выбор показался некоторым водникам настолько странным и непонятным, что один бывший сокурсник до сих пор при встрече спрашивает меня с усмешкой:

- Ну что, Клим, все философствуешь?

 

 

* * *

Известен такой случай: в начале 20-х годов в одной из советских столовых Мандельштам случайно съел у Ирины Одоевцевой кашу. В пересказе своих знакомых я слышал эту историю в трех вариантах: в первом вместо Мандельштама почему-то фигурировал Николай Гумилев; во втором - Георгий Иванов, муж Одоевцевой; в третьем - еще кто-то, точно не помню. По-видимому, Мандельштам действительно был в жизни большим чудаком, если его имя и теперь сеет вокруг себя такую путаницу.

 

 

* * *

Смотрел в кинотеатре "Лолу" Фассбиндера. И вот что вызвало самое сильное впечатление: в титрах к фильму осталось не до конца затертым один раз слово "бля*ун" и пять раз слово "*опа".

 

 

* * *

Одной из самых отвратительных вещей, которыми мне приходилось заниматься, учась в университете, было написание так называемой психологической характеристики ученика - ее нужно было составить по окончании педагогической практики в школе. Дело это было настолько скучным, что я, куражась, решил заменить заурядное и никому неизвестное имя на какое-нибудь другое, поинтереснее. Разумеется, не для-ради проверки интеллектуального уровня своих университетских преподавателей. Но факт остается фактом: никому из них даже не пришло в голову усомниться в реальности существования ученика 9-го "Б" класса по имени Борис Парамонов.

 

 

* * *

Известно: Максим Горький, читая в кругу литераторов или близких знакомых свои новые произведения, частенько плакал. Подобная реакция на собственное творчество (прилюдная!) выглядит по меньшей мере удивительной. Но однажды я собрался-таки перечитать свои записи на предмет их "трогательности", "слезоточивости". И вот вывод: определенно, читая все это, даже Горький не расплакался бы.

 

 

* * *

В однотомнике произведений Ходасевича "Колеблемый треножник" очерки о Горьком, Сологубе, Андрее Белом, Брюсове, Гершензоне и Анненкове сопровождены близкими по жанру рисунками: все они изображают помянутых выше авторов лежащими "на смертном одре". Что ж получается? Ходасевич на протяжении нескольких лет писал биографические очерки, а на рисунки смотришь и думаешь: видал он всех своих писателей-современников в гробу.

 

 

* * *

Проза трех французских писателей - Пруста, Колетт и Радиге - объединена в книгу с подзаголовком "Французский роман о любви". Почти вся эта книга состоит из описаний "изумительно сложенных" дам, пресловутых любовных треугольников и упоминаний о ненароком забытых в расходной книге письмах. Не знаю, случайно или нет, но тех же писателей можно было объединить, исходя из совершенно другого принципа: все это люди с весьма трагической судьбой. Пруст - хронический астматик, загнанный болезнью в стены изолированной комнаты, Колетт - писательница, ставшая "чернорабочим" у своего же собственного мужа (последний заставлял ее писать, но публиковал романы под своим именем); Радиге - тот просто умер от тифа в двадцатилетнем возрасте.

 

 

* * *

Встретил на улице университетского приятеля. Подумалось: до чего все-таки легко узнать в ком-либо русского человека. На вопрос "Где работаешь?" приятель ответил:

- В  родной  фотографии.

 

 

* * *

Об изменениях в писательском сознании:

Во 2-м коробе "Опавших листьев" Василий Розанов писал: "Я ввел в литературу самое мелочное, мимолетное, невидимые движения души, паутинки быта". На этом литература, как считал Розанов, должна была прекратиться. Сегодня писатели признаются в своих чувствах к свежемороженой рыбе, но уже никто не говорит в связи с этим о конце литературы".

 

 

* * *

Жена думает: "Кто?"

Мага? - "…всегда неловкая, рассеянная, занятая мыслями о пестром костюмчике или причудливых узорах, которые начертили две мухи на потолке…"1;

Жюстин? - "…ни гречанка, ни сирийка, ни египтянка…"; "хозяйка изощренного мужского ума"2;

Кризи? - "Гибкое ее тело вздрагивало при каждом шаге, и тогда оживали ничем не стесненные груди и мягко колыхались бедра"3;

Долорез Гейз (Лолита)? - "…прелестный профиль, приоткрытые губы, теплые волосы…"4;

Или, может, "тургеневская женщина"?

 

 

* * *

Без конца манипулируя одними и теми же фразами или словосочетаниями, Генрих Сапгир, похоже, хочет сказать следующее: "Нет, как ни крути, а все равно ничего хорошего у меня не получается".

 

 

* * *

Открыв "Пиковую даму" А. С. Пушкина, неожиданно для себя прочитал в эпиграфе вместо "в ненастные дни" - "в ненасытные дни". А ведь не заходил еще разговор ни о бабушке, графине Анне Федотовне, ни о тех картах, что берут три раза сряду. Герман еще не поднимался в спальню старой графини для того, чтобы выведать у нее эти три верные карты. Люблю книги, от которых еще до чтения веет каким-то азартом, страстью, ненасытностью.

 

 

* * *

Ad libitum (1)

Из некоторых названий рассказов и эссе русского писателя Игоря Померанцева можно составить канву целого любовного романа, правда, с небольшими дополнениями.

Безнадежно тривиальная завязка: "Отдых на юге" и безудержно-оголтелая "Жизнь анатомии". Затем непредусмотренные "Муки любви" и сентиментальные танцы "С букетом роз". Вскоре - разрыв. Возможно, отъезд за границу; "Невосполнимые утраты". В финале - "Всхлипы по углам".

1. (лат.) - как угодно, по желанию, на выбор.

 

 

* * *

Недавно я, сам того не зная, оказался за одним столом с закоренелыми коммунистами. Когда один из них поднял рюмку и провозгласил тост "За Ленина", я удивился настолько, что выпил первый.

 

 

* * *

За что нынешний читатель может полюбить "Записные книжки" П. А. Вяземского? За его умение аристократично мыслить и демократично изъясняться. Или, другими словами, - за несвойственную авторам XIX века раскрепощенность в литературе. Например, П. А. Вяземский пишет: "У крыльца сказали мне, что хозяин вышел, то есть, что нет его "at home" или: "Но такая мысль слишком широка для головы какого-нибудь Нессельроде, она в ней не уместится и разорвет, как ветры разрывали  жопу отца его". И самое удачное: "В столовой стол на 90 человек, замечательный тем,  что, вероятно, не раз принц-регент  лежал под ним".

 

 

* * *

Прочитал стихотворение одной молодой поэтессы, но почему-то никак не мог подобрать для него точную характеристику. Выручил Бродский. Есть у него такие строки:

 

"Бессонница. Часть женщины. Стекло

полно рептилий, рвущихся наружу"

 

и дальше:

 

"Часть женщины в помаде

вслух запускает длинные слова..."

 

Так вот, упомянутое мной стихотворение было писано именно той, лежащей на простыне - разумеется, рядом с Бродским - "частью женщины". Увы, не со мной.

 

 

* * *

Вернулся с женой из Испании и вот о чем в первую очередь подумал: незнание языка в отдельных случаях можно считать преимуществом человека. Так, за границей, плохо или совсем не понимая окружающих, вдруг забываешь обо всех существующих проблемах. В России наоборот: здесь проблемы невольно завладевают твоим сознанием. Во-первых, потому что они обсуждаются на понятном тебе языке, а во-вторых, потому что в этой стране говорят только о проблемах.

 

 

* * *

Предложил в одну из газет материал о проходящем в нашем городе литературном фестивале. Ответственный секретарь доказывал: ни Пурин, ни Кобрин, ни Померанцев, как писатели, ничего из себя не представляют. "Зачем рекламировать этих выскочек в газете?" Ответсек, безызвестный провинциальный поэт, бывший политзаключенный, произнес это с таким чувством, словно помянутые авторы нанесли ему глубокую личную обиду. Я попытался узнать: какие писатели вызывают у него больший литературный интерес? "Толстой, Достоевский, Булгаков. Что тут думать, у нас есть классика!"

Перед уходом из редакции решился-таки пригласить своего оппонента на одно из мероприятий фестиваля. Намекнув при этом, что кое-кто из иногородних литераторов неплохо знает классику: Анненского, Кузмина, Мандельштама, и будет интересно обменяться мнениями. "Кузмин, Мандельштам - для меня это пройденный этап. Мне не нужно чье-либо мнение об их стихах - я самодостаточен!"

 

 

* * *

Случайно узнал, что с 1968 года отец ведет своеобразный дневник, в который заносит результаты всех своих тренировок в бассейне. Поделенный на столбцы, этот дневник содержит информацию о том, какое расстояние (с точностью до 50 м) и каким стилем - кроль, брасс и т. д., - отец проплыл за тот или иной день, календарный год, какое расстояние преодолел вплавь в общей сложности, а также записи о всевозможных "памятных" датах.

Наиболее примечательными из них мне показались следующие: "1977 г. 30 лет, как занимаюсь спортом, проплыл 400 км", "1978 г. 10 лет плаваю в бассейне "Дельфин", проплыл 500 км", "1979 г. На свое 50-летие участвовал в соревнованиях "Бодрость и здоровье" по плаванию, занял 1 место", "1994 г. Отметил собственное 65-летие заплывом на 5 км".

Не знаю почему, захотелось подсчитать: сколько времени за все свои тренировки отец провел, не выходя из воды? Получилось вот что: если обычно в бассейне плавают по 1 часу два раза в неделю, то в течение пусть даже неполных 30 лет отец находился в воде около 100 дней. Чем не человек-амфибия!

 

 

* * *

Получил письмо из редакции санкт-петербургского литературного журнала "Нева". В самой деликатной форме (чего стоит начальное "Увы..."!) сообщают, что не смогут опубликовать посланные мной тексты. Причина такая: в новом году 6 из 12 номеров журнала будут тематическими, исключающими публикацию литературно-критических статей. "Перед нами сложнейшая задача: как напечатать в будущем году уже принятые и одобренные редакцией работы о книгах и журнальных публикациях 1996 года, которые не поместятся в "Неве" до конца текущего, а далее будут выглядеть устаревшими?" Не знаю, напечатали бы присланные мной эссе в другой ситуации, но о решении редакции в этом случае я узнал, даже не вскрыв письма. Объяснение простое: конверт с ответом на мое имя был сначала закрашен штрихом, а затем надписан, то есть его использовали второй раз. Понятно, что на авторе журнала не стали бы экономить.

 

 

* * *

Встретился с директором одного разорившегося проектного института. Тот жаловался: вот, мол, скоро год, как не могу выдать подчиненным зарплату. И что странно: люди все равно не бросают эту работу – «надеются на что-то лучшее». Выходя из института, прочитал висящие на дверях кабинетов таблички: "Бригада 1", "ГАП", "Группа ВК", "Группа ОВ", "Группа ЗЛ", "ГИПы". Работай я в одном из этих подразделений, и мне, наверное, никаких бы денег не надо было.

 

 

О двух пловцах

 

Все-таки одна черта роднит меня с князем Петром Андреевичем Вяземским. Это любовь к купанию.

Многие дневниковые записи поэта, критика, переводчика и мемуариста XIX-го века содержат упоминание на эту тему: «19-го (июля). Ревель. Я приехал 15-го вечером. 16-го, 17-го купался по одному разу в день. 18-го два раза и, надеюсь, впредь также». «21-го (июля). Вчера купался два раза, в 10-м часу утра и в 10-м часу вечера». Педантичность в описании водных процедур говорит, насколько серьезно Вяземский относился к ним. В расчет берутся любые обстоятельства, предшествующие или сопутствующие купанию: «22-го (июля). Вчера купался в десятом (часу) утра и в десятом вечера в дождь». «24-го (июля). Купался два раза, в 8-м (часу) утра и в 10-м вечера при луне». «25-го (июля). Вчера купался утром в 8-м часу и перед обедом в третьем».

Количество совершенных князем заходов в воду зачастую определяется двузначным числом: «6 октября выкупался я в 26 раз в Брайтонских волнах и простился с ними». Дни, в которые Петру Андреевичу не удалось выкупаться, взяты на особую заметку: «19. Среда. Обедал у Толстого. Не купался». «21. Пятница. С среды не купаюсь». Дневниковая запись Вяземского от 24 сентября 1838 года разрослась до целой главы о купании. Князь начинает говорить в ней о других вещах, но излюбленная тема затягивает автора, как и сама водная стихия: «Сегодня купался я в море в 14-ый раз. Начал я свои купания в понедельник 10-го. Одно купание прогулял поездкою в Портсмут. Черт любосмотрения дернул меня. Впрочем, меня на пароходе много рвало. Может быть, это тоже к здоровию. На другой день приезда моего, то есть 10-го, пошел я было купаться в море, но здесь купаются только до часа пополудни, а было уже около двух. Пошел я в крытое купание на берегу: большой бассейн, род маленького пруда с проточною морскою водою и фонтаном в средине. Волн здесь мало. Вчера море было бешеное, и не бешеная собака, а бешеный лев, рьяный, пена у пасти, кудрявая грива так и вьется, и дыбом стоит, хлещет в бока, что любо: как наскочит, так и повалит. Я был на привязи. Вообще купания не очень хорошо устроены. В Диеппе, сказывают, лучше и более прилива волн. Кажется, купания мне по нутру. По крайней мере не зябну после. – Выехали мы из Парижа с Тургеневым в среду 5-го в дилижансе, на другой день приехали утром в Boulogne sur mer, т. е. 6-го. Море показалось мне что-то французское, т. е. грязное, но заведение для купальщиков хорошо».

Где только не предавался излюбленным водным забавам Петр Андреевич! В Ревеле, Брайтоне, на острове Wight, в том же Boulogne sur mer. И, тем не менее, по количеству водоемов, в которых Вяземский совершал свой излюбленный моцион, он, наверное, проиграл бы мне. В течение своей жизни я купался в Лебедином озере (Сосновский район Нижегородской области), в пруду около совхоза «Тепличный», несколько раз в Волге, Оке и Неве, а также в реках Керженец, Кудьма, Пандуга, Кеза, в озерах на Щелоковском хуторе, в Горьковском водохранилище, в Царскосельском пруду, в Черном, Адриатическом и Средиземном морях. Я мог бы привести здесь и другие названия рек и озер, но для этого нужно основательнее покопаться в прошлом.

Вспоминаю, что одно из купаний в Неве, рядом с Петропавловской крепостью, вызвало откровенное недовольство жены, гулявшей со мной по Питеру. Сменной одежды я тогда не взял, и сразу после короткого заплыва в ледяной воде пришлось надеть джинсы поверх невысохших плавок. Именно это обстоятельство и пришлось придирчивой супруге не по душе: «Почему я должна ходить по Санкт-Петербургу с человеком, у которого на заднем месте два мокрых пятна?». В следующий раз спонтанное купание пришлось отменить, но не это главное. Интересно, переживал ли подобные моменты князь Вяземский?

 

 

Любовь по ПО

 

Какой скрытый смысл несет в себе рассказ Эдгара По "Человек, которого изрубили в куски"?

Это история о превратностях однополой (мужской) любви - некоего мистера Глуппа к бревет-бригадному генералу Джону А. Б. В. Смиту. Бросим вслед за главным действующим лицом рассказа, мистером Глуппом, влюбленный взгляд на этого "сорви-голову", "льва", "красавца-мужчину", то есть упомянутого генерала Смита. Итак: шевелюра - "по блеску и пышности ей не было равных", цвета вороного крыла "божественные усы", "несравненные" уста, грудь - "без единого дефекта", плечи - те "вызвали бы краску стыда и неполноценности на лице мраморного Аполлона", "безупречные" ноги (не ноги, а "nec plus ultra прекрасных ног"). Они, по утверждению мистера Глуппа, были "не слишком толсты и не слишком тонки, без грубости, но и без излишней хрупкости", с "изящным изгибом" в "os femoris" (обратите внимание на беззаветную влюбленность Глуппа именно в эту часть генеральского тела) и "истинно пропорциональными" икрами... Намеком на существование между мистером Глуппом и генералом А. Б. В. Смитом некой "любовной тайны" для восприимчивого читателя может послужить и неоднократное напоминание Эдгара По о витающем вокруг генерала "аромате чего-то неопределенного", кроющегося, якобы, исключительно в телесном совершенстве названного персонажа (вспомните: в момент знакомства с будущей пассией мистер Глупп испытал чувство смущения и  тревоги). Да что говорить, на протяжении всего рассказа влюбленный герой Эдгара По до навязчивости проявляет интерес к одному только генералу Смиту!

Двусмысленное (или недвусмысленное?) отношение мистера Глуппа к персонажу своего же пола воскрешает в памяти сцену из многотомной эпопеи Марселя Пруста "В поисках утраченного времени" (написанной позднее, чем рассказ Эдгара По). А именно: во дворе дома герцога и герцогини Германтских барон де Шарлю встречает бывшего жилетника - Жюпьена. Вот какое впечатление произвела на барона эта, обернувшаяся счастливой встреча: "Так пристально, как он (т. е. де Шарлю) смотрел на Жюпьена, смотрит тот, кто сейчас вам скажет: "Простите, но у вас на спине длинная белая нитка" или: "Если не ошибаюсь, вы тоже из Цюриха? По-моему, мы там часто с вами встречались у антиквара". Вот так через каждые две минуты один и тот же вопрос, казалось, упорно возникал в тех беглых взглядах, какие де Шарлю бросал на Жюпьена, и напоминало это вопросительные музыкальные фразы Бетховена, без конца повторяющиеся через одинаковые промежутки и служащие для того, чтобы после чересчур пышных приготовлений ввести новый мотив, подготовить переход из одной тональности в другую, возврат к основной теме". Эти бесцельные и одновременно многозначительные взгляды позволили барону де Шарлю и Жюпьену достичь между собой определенного рода "соглашения". А что в случае с персонажами рассказа Эдгара По?

По воле автора, в конце рассказа "тайна" генерала Джона А. Б. В. Смита оказывается раскрытой: генерал предстает перед мистером Глуппом в виде "одноногого чудовища", застигнутого на полу, среди груды непристегнутых протезов. Так о чем, спрашивается, написан рассказ "Человек, которого изрубили в куски"? О предвосхищаемых Эдгаром По "необычайных успехах механики" или о подвергнувшейся самому что ни на есть изощренному испытанию мужской (имеется в виду - однополой) любви?

Впрочем, этот вопрос допускает и другие варианты ответа, ведь каждый читатель читает "свой" рассказ Эдгара По. И по этой самой причине меня не перестают волновать связанные с произведением американского писателя вопросы: что стало с любовью мистера Глуппа к бревет-бригадному генералу после раскрытия его тайны? Какой (скрытый или на этот раз явный) смысл несет в себе имя одного из упомянутых здесь персонажей рассказа - мистер Глупп? И главное (эта мысль подсказана сценой из ро